Традиционное жилище восточнославянского населения Ленинградского района Краснодарского края относится к типу, в основе которого лежат восточноукраинские и южнорусские метропольные традиции. Наиболее распространен здесь были два типа жилищ: турлучные и саманные. Для того, чтобы иметь материал на сволока, слежи и сохи, на меже двора высаживались акации. Зимой обычно происходила и заготовка кровельного материала – камыша. Саманные кирпичи заготовлялись за год, несколько месяцев или недель до строительства.

Под новый дом выбирали место, чтобы не было сырости, неровностей. Время начала стройки определяли по святцам. Согласно полевым материалам, фундамент в населенных пунктах Ленинградского района до 1960-х гг. – весьма редкое явление.

Вокруг дома делали прызьбу – цоколь из глины. При возведении дома важное место принадлежало традиции взаимопомощи. При замесе имели важное значение воспитательный и игровой аспекты традиционной культуры для подростков.

С настилом потолка (горища) так же была связанаа традиция взаимопомощи. С потолком были связаны представления о верхе, возрастании, а, следовательно, о богатстве и плодородии, что находило отражение в соответствующих обрядовых действиях. Несущие балки – сволока – поднимали на полотенцах. Во время заливки в горище вмазывали деньги. После того, как горыща налылы», накрывали стол и отмечали новЫну.

 После того, как дом был готов полностью, отмечали вхОдыны, на которые приглашали родственников и соседей.

Обычно устраивались несколько комнат (велыка хата, мала хата) и сени. Печи выкладывались из кирпичей на кирпичном же основании, через потолок на крышу выводился плетеный дымАрь, обмазанный глиняным раствором.

Крыши крыли в населенных пунктах Ленинградского района двумя способами: «в настил» и «под корешок».

Подворье огораживал лиской. Из хозяйственных построек подворья старожилы называли турлучный навес, сарай, погребнык, свинушник (саж)

Под святой угол закладывали монету. Демонологические представления о домовом в полевых материалах 1993 г. крайне фрагментарны, в материалах 2021 г. не встречались вовсе. В Ленинградском районе зафиксированы мифологические представления о пороге, как о границе между своим безопасным пространством (домом) и чужим, опасным миром. 

Некоторое представление о географии распространения саманного дома и зависимости их от социальной принадлежности владельцев жилища даёт перепись 1897 г.

Для того, чтобы иметь материал на сволока, слежи и сохи, «сажали по межам, у каждого двора на меже акации, особенно впереди и сзади. Уже акации были разной толщины» (НП5). Кроме того, дерево после войны заготовляли в лесополосах, насаженных рощах. Подходящие стволы заготавливали на лето, чтобы они полежали и просохли. По словам В.И. Стрелецкого, заготовляли «тонкомер акации, она ошкурена вся, ошкурена обязательно. Акацию надо год держать, и кривая, и всякая, и вот это, где-то нашли дощечку, набили, выровняли» (НП5).

Зимой обычно происходила и заготовка кровельного материала – камыша. В.И. Стрелецкий рассказывал: «Приходишь в стансовет, платишь рупь за сто кулив. Тагдашние деньги послевоеннные. Приходишь (на реку. – О.М.), там хоть двести, камыш, кто его считал» (НП5). В ряде населенных пунктов добыть камыш было не просто из-за разного рода ограничений. В.В. Тёр писал о хуторах Ромашки и Западный: «Для покрытия крыш выкашивали камыш до корешка. Им же топили печки. Камыша катастрофически не хватало для покрытия крыш новых общественных саманных построек в мелких колхозах имени Куйбышева, имени БВО, «Красный Путиловец» и «Политотдел». Тогда западный сельский совет в законном порядке наложил мораторий на косовицу камыша на территориях хуторов Ромашки, западного, бывших Неяковского, Матросы. Выделялся "пай" на него лишь некоторым застройщикам при наличии справок по уплате налогов по самообложению. Участились (да-да!) случаи хищения листового камыша. На охрану его выезжали объездчики, комиссии по учету и отпуску кулей. В засуху, например, при косьбе луговых трав косари незаметно "прихватывали" и молодой камыш. За это штрафовали как за причиненный ущерб» (Тёр В. Газыри на казачьей черкеске. Записки о прошлом и настоящем Кубани. – Ленинградская: Ленинградская типография, 2008. – С. 61).

 Камыш срезали по льду инструментом, который называли стругачки (НП5), стругалочки (Крыл4), резак (Бел3), коса (Лен2). Информаторы так описывали этот инструмент: «Вот так вот прямо лезвие, как стиральная доска, только пустая, а тут резец. И вот это ж камыш стоит, выходили на лёд, и прямо по льду его: вжик, один срезал по льду, а кто-то складывал. И потом домой завозили» (Крыл4).

После уборки заготовляли пшеничную солому.

В.П. Данилова рассказывала: «Глину жёлтую навазили, раскидали её, заливали и лошадями мисили. Лошадей гоняют пока раскалотят, потом кидают салому или палову. Большинство салому, шобы напихать. Кидают и месят, а мужики поткидають. У сирётки житкая, а по краям глина. Лошади ходят, раскалачують, размешують, а мужики поткидают уже глину туда. Опять они раскидають, а густое сходить сюда. Они опять поткидают. Подкинут, насыпят и опять лошадей загоняют. А потом опять же так: замесили, скИдали и начинают саман отделять. Доски сбивают и пирикладуют. Какой саман должен быть, полуторной примерно ширины, отак длины. И такие станочки сбивают. Тут кольцо. Привязуют и тягают лошадями. Притянули, как тяголку делают, глины накидают. Женщины стоят с этими станкамы. Они выложили её, перекинули, тот потянул, опять прывозит, а этот мущина один стоит и накидаит в эти станки, а женщины натаптуют руками вотэту глину в станки. Потом одна с одного конца берёт, другая с другова конца, подымают. И он остаёца этот саман на земле, на улице раскладуют. Вот он за лето высыхаит, подымит, потсохнит, его становят, переворачуют, ставят. Пока он ещё потсохнит, потом он высыхаит, тада становят его в казлы штук пьятнадцать, потом пирикладуют, потом отак. И всё клетками станОвят» (Л392).

В.И. Стрелецкий рассказывал: «На саман специальные станки были на четыре-пять клеток, сантиметров двадцать на тридцать, а был сорок на тридцать, двух размеров был. На траве, не на голой земле, а на траве (складывали. – О.М.). Постоянно смачивали этот станок, чтобы не прилипал. Набивали туда хорошо, потом сдергивали за ручки с обеих сторон, оставляли сушиться» (НП5). По словам Ю.А. Стоякова, сохнувшие саманные кирпичи «чистили топором, чистили края, они же разъезжались» (Крыл4). После выделки саманного кирпича устраивали угощение: «Сделали саман, собыраются, обмываются и сидают за стол» (Бел3).

По словам старожилов, когда шло заселение, дома ставили «кто где хотел», однако потом постройки стали выравнивать по линии улиц. По словам В.П. Прокофьевой, «раньше, как вот идёт улица, должно крыльцо впириди быть, как уроди сюда. Тот дом, значит, тоже крыльцо отсуда. Тот дом тоже крыльцо отсуда. <…> Тогда вси за одним ишли дома, так и строют» (Л392). В.И. Пручай отмечала: «Выбиралы, с какой стороны улица идет. Обычно штоп по улице окна были, ровно, штоп оно подряд было» (Л398).

Под новый дом выбирали место, чтобы не было сырости, неровностей: «Выбиралы, штоп колодца ни було, ямы ни було, а тож дом садыться» (Л398). При возведении нового дома на старом подворье старались строить «не на том самом месте, а чуточку сдвинь по солнцу. Поверие такое» (НП5).  В то же время, «если места ны було, то и строилы (на старом месте. – О.М.). Сгорталы, вывозылы так и ставилы дом» (Л392).

Время начала стройки определяли по святцам: «Подывись Святцам, ставь хату не на мучэныка, а на угодника. Штоп на мучэныка не попало» (НП5). Строились «после уборочной, колы солома, полова». Нежелательно было строиться в високосный год (Л398). Саманные кирпичи делали: замес в субботу, сами кирпичи в воскресенье (Лен2). По свидетельству В.П. Щербатенко, саманные кирпичи укладывали в ряд, и они «сохли долго, целое лето сохли, а потом укладывали в штабеля, накрывают опять соломой» (Лен5). По словам Ю.А. Стоякова, «кто думал строить, делали с весны вот это саман. А где-то уже к осени начинают класть дом» (Крыл4). По рассказу В.П. Даниловой, промежуток между выделкой самана и возведением дома составлял чуть ли не год: саман «стоит до самой осени, высыхаит. А тада осенью его складуют, укрывают, на будущий гот уже ставят дом» (Л392). По словам В.В. Тёра дом могли сложить и через три недели после того, как высохнет саманный кирпич: «За неделю и высохнет (саманный кирпич. – О.М.), переворачивают, накладают вдоль всего двора и снова вдоль. Оно высохнет, переворачивают, а потом кладут ребром, штобы со всех сторон ветром его обдувало. Вот когда оно всё высохнет, это примерно недели две-три. <…> Потом начинают ложить дом» (Лен2).

Время стройки, таким образом, зависело от времени и достатка хозяина, народных представлений о нежелательности начинать дело в определенные дни, климатических условий.

Согласно полевым материалам, фундамент в населенных пунктах Ленинградского района до 1960-х гг. – весьма редкое явление. «Фундамент сразу (во времена детства информатора. – О.М.) не делали», – говорил В.П. Щербатенко, 1946 г.р. (Лен5). Ю.А. Стоякин, 1949 г.р. отмечал: «Фундамент не делали. Если саманный клали, то что-то делали небольшое (углубление, которое устилали глиняной подушкой или камнями. – О.М.), потому что он (саман. – О.М.) бы раскис, и она (хата. – О.М.) просела» (Крыл4).

На хут. Белом, по словам А.Т. Ефименко, 1938 г.р., «фундамент делалы: выкопавалы канаву, расчиталы, колышкы повбывалы» (Бел3). В.В. Тёр, 1949 г.р., рассказывал, что даже во времена его молодости «фундамента не делали, это если хозяин такой богатый, што надо найти песок или гравий привезти, тада дейстительно, падкапывали чуть-чуть, сантиметров двадцать, засыпали гравием, а потому уже выравнят» (Лен2). По словам В.П. Даниловой, канаву под фундамент копали, но под засыпной: «тодиш ны було шо заливать» (Лен392). Стены старых домов, стоявших на земле, укрепляли в 1970–1980-е гг.: подкапывали углубления под стены, засыпали гравием и заливали глиняным или цементным раствором (Л398).

Для возведения стен из саманного кирпича обычно приглашали опытного мастера. Так, на хуторе Белом в 1960-е–1980-е гг. многим хуторянам поставил дома Грачёв Пётр Иванович, 1928 г.р.: «Фундамент сделали, вин начинае класть» (Бел3). По словам В.П. Щербатенко, в ст. Крыловской тоже «были специалисты, шо ложили, опять раствор глиняный» (Лен5). На дом размером 6 метров в ширину и 9 метров в длину уходило около 3.5 тыс. саманных кирпичей (Кул1). В.И. Стрелецкий указывал на следующие особенности: «Кагда саманную хату лОжат, до окон дошли, кто побогаче, досками вот это все вокруг. Доски ложат на всю ширину стены на тридцать сантиметров. Либо, хто победнее, камыш длинный, безлистный, зимой срезанный. <…> И вот это клали кругом. Потом этот камыш грязью опять замазывали, и дальше опять шел саман. <…> И па окнам палки ложИли, кто находил, железяки ложИли. Это для связи делалось, и опять: поверх либо доски, либо камыш"» (НП5).

«Когда сложили, – рассказывал В.П. Щербатенко, – опять собираются родственники, соседи и начинается мазка» (Лен5). В.П. Данилова отмечала: «Намазуют шоп толще было, ещё шоп просыхало. Потом уже тонинько гладят его, пат досточку ровно» (Л392).

Вокруг саманной хаты выкладывали цоколь – прызьбу. В.И. Стрелецкий рассказал: «Прызьба – либо сразу выпускали, в два ряда ложили саман, хто оставлял вот такой выступ внизу, а потом просто обмазали глиной и все» (НП5).

Пол, по словам Л.Д. Мирошниченко – «доливка, кто побагаче, делал деревянный» (Крыл5). В.И. Стрелецкий: «Пол – доливка, та же глина, потом коровьим говном подмазывали» (НП5). В.П. Данилова рассказывала: «Набирают глину, кизяк каровин. Одну подводят жёлтой глиной, такие палоски внизу как плинтус уроди. И от плинтуса примерно вотак ширины, это одной глиной жёлтинькой. А потом идут как ис кизякоф зилинее, тут мажут кизяком» (Л392).

После «глажки» хату белили. В.И. Стрелецкий рассказывал: «Кагда глажка высыхала, старались белить с известью или с мелом» (НП5). По словам В.П. Даниловой, «к Новаму году, Рожиству билыца хата, всида прыбирают. Хаты билят. К Паске билят, висной опять билят хаты. На двОри также хаты мазалысь и билылысь, и подводылысь» (Л392).

С настилом потолка (горища) так же была связанаа традиция взаимопомощи. «Говорили: "прыхОдьте на горище". Вот те подают туда, на горище, и одновременно отсюда снизу потолок подмазывают. В основном мужики там в замесе, и здесь перекидали, а бабы мазали» (НП5). Ю.А. Стояков: «Собирался весь квартал: "Сегодня у меня горище", – говорили» (Крыл4). Л.Д. Мирошниченко: «Раньше, если горище, то вся станица участвовала. Если я кого не пригласил к себе на горище, то это обида» (Крыл5).

Ю.А. Стояков о процессе настила рассказывал: «СволОк, на него сверху камыш  клался, и уже сверх этого камыша ложилась глина, и снаружи, там еще доски вот такие ложились. Мужчины подвозили глину, а женщины мазали» (Крыл4). В.И. Стрелецкий утверждал, что в качестве центральных балок поднимали и устанавливали на каркасе дома пару сволокОв из акации, на которые помещали поперечные акациевые слэжи: «Одновременно на потолке стелят вдоль сволоков. Поперек вот этих слэжэй, стелят камыш. Там всё равно какой: толстый, тонкий, лишь бы подлинее, стелят камыш где-то двенадцать-пятнадцать сантиметров толщиной. Его потом придавят, и туда грязь подают. На козлах доски кладут, на доски, а потом с них на горище» (НП5).

С потолком были связаны представления о верхе, возрастании, а, следовательно, о богатстве и плодородии, что находило отражение в соответствующих обрядовых действиях. Несущие балки – сволока – поднимали на полотенцах (Л395, Бел3). Во время заливки в горище вмазывали деньги (Л398). После того, как горыща налылы», накрывали стол и отмечали новЫну, приговаривая: «Нова ноЫына, ны болЫть ны голова, ны спЫна» (Л398). «Сделали горище – потом застолье», – говорил Л.Д. Мирошниченко (Крыл5). После того, как дом был готов полностью, отмечали вхОдыны, на которые приглашали родственников и соседей (Лен5).

Обычно устраивались несколько комнат и сени. По словам В.В. Тёра, планировались две-три комнаты и кухня (Лен2). По словам Е.И. Пручай, в её доме комнат «было четыре: прыхожа, кухня, спальня и зал. И сталовая. С крыльцом была, отдельный ход был, када какие гости приежают» (Л395). В.И. Стрелецкий говорил: «Две комнаты и сИны. Заходишь – сины. Потом – мала хата, а то – велыка хата» (НП5). В сенях зимой держали скотину: «В синях корова стоит. Телят заводили в малу хату, держали до самой весны» (НП5). Из сеней можно было по драбыне (лестнице) через ляду (чердачное отверстие) попасть на чердак На чердаке хранили сУшку (сухофрукты) в полотняных мешках, «початки кукурузы, пшеницу, получаемую в колхозе, туда мыши меньше доставали, семечки выбитые с подсолнуха, сУржа – это пшеница пополам с ячменем, поле было сорное после войны» (НП5). В сенях устраивали также кладовку, где хранили «косы плетеные лука, ботву не обрезали, лук и чеснок в мешках, перец вешали. Лук иногда и в комнате, в малой хате» (НП5).

Печи клали специалисты-печники. В ст. Крыловской в годы юности Ю.А. Стоякова в 1960-е гг. «печников два было на станицу» (Крыл4). Печь ставили «как в кухню заходишь. Кухни делали большие, патамушо там и исты надо, и гатовить нада. <…> В углу пичь. Тут витиля хлип пичуть. Сбоку плыта шо там гатовить. А чирис плыту на прыпычик, на пичь лазыли» (Л392).

Печи выкладывались из кирпичей на кирпичном же основании, через потолок на крышу выводился плетеный дымАрь, обмазанный глиняным раствором: «Сволок этот поперечный ложился так, штобы та комната, парадная, вроде как красивая была, побольше, а эта кухонка, где кухня вся, поменьше, ну и так, штобы можно было дырку прорубить, штобы печка на сволок не попадала. <…> На поворотах, под углом сорок пять градусов надо ложыть глыну, штобы там пустого пространства не было, и тут всё обмазать, штоб дым идёть, бац! И начинает крутиться, а кагда он плавненько идет на следующий поворот Вверху там, Бог с ним, глиной, штоп он кругленько заходил. <…> От сволока до низу соха, до доливки, и двери в велыку хату – вот это всё замазывается, а это оствляется для печки. Кагда печку поставили, с той стороны можно духовку. И с этой стороны, и с той стороны. Иногда с этого, трактора большого – ЧэТэЗэ, вставляли гильзу чугунную, тоже накалялась и тепло давала, а духовка с крышкой – там, сушили всякое такое, закваску ставили, кагда уже печка прогорит» (НП5). Печка обязательно белилась. Кубанские печи информатор сравнивал с подмосковными: «Там повидали – везде печи ободранные. У нас на всю станицу позор был. Если хата не белена, или печка, это в порядке вещей» (НП5). Золу высыпали в огород, кроме того по улицам ездили колхозные брички собирать золу.  В качестве топлива использовали кизяки, которые изготовляли из перегнившего коровьего навоза, смешивая с соломой и водой месили ногами и выделывали в саманных станках. Кроме того, «кукурузу убрали на огороде, подсолнух. Вот эти все коренци, кагда после вспашки ходили по огороду, собирали, корни от земли отряхивали. Оббивали и складывали где-нибудь тоже под хлеб, хлеб печь, ну и што-нибудь такое серьезное. Шляпки с подсолнуха, кукуруза складывалась, соломой накрывалась. Камышом топили» (НП5).

Вдоль стены дома устраивали навес из камыша – пиддАшки (Крыл5).

Крыши крыли в населенных пунктах Ленинградского района двумя способами: «в настил» и «под корешок». «Если в настил камыш, то вязали паркИ сантиметров пятнадцать-двадцать в диаметре. Первый ряд прогоняется от первой жерди до второй жерди, и туда пусть свисает, чёрт с ним, а тут выпушка сантиметров тридцать. Всё это – первый ряд. Привязываем шпагатом. В каждом дворе была деланная прядевая конопля. Тада ж не было моды курить, тада использовали по назначению, не для дури. И верёвки, и шпагаты из неё крутили <…> Второй ряд ложится также, выпускается остришок, метелки выпускаются еще дальше. Потом его подрубают топором <…>. Следующий ряд уже ложится метелками вниз, вот так, чтобы тут заходило за следующую жердь и перекрывала вот этот шпагат, которым привязаны нижние два парка. Следующий также ложится, чтобы перекрывали шпагат. И вот здесь, аж под верхом, на последнем ряду. С обеих сторон они вот этими торцами два парка сходятся, сошлись. Остаётся там небольшой зазорчик.  И теперь вот это всё бурьяном, соломой делается, вымащивается верх, длинной соломой, соломой этого года. Она привязывается хорошо, выбивается поверх вымостки вот этой. Во всю длину делается кабан (гребень). Тоже парок такой же толщины, парок связанный шпагатом, и рогозом вязали, проволокой. Рогоз – это ж в речке растёт. Рогозем таким мягким вязали, либо шпагатом, но чаще всего рогозом.

Потом на лицевом конце делается такой же парок потолще, сантиметров может быть двадцать пять, а то и тридцать, на конец. Вот его разделяют пополам, тут онкрепко связан рогозом, шпагат сгниёт быстро, рогозом там. Внизу остаются торцы, сантиметров двадцать. Они же это разделяются вот так пополам и ставятся на кабана. Потом в этого кабана загоняется заостренная палка, сантиметров шестьдесят желательно, с загуголеной, ну как шляпка на гвозде, и зашивается это все сквозь настил, сквозь кабана, забивается сквозь кули по эту сторону от страпила, и там к страпилу она чем-нибудь прикручивается, либо шпагатом, либо проволокой. Эта загуголина называлась притюжина. И весь гребень притягивался посредине притюжинами с обеих сторон, и загуголинами протыкался сквозь всю кровлю, прижимал» (НП5).

Кроме того, делали плетеный гребень: «Сажусь я верхом на грэбэнь, на кабана вот этого, отделяю от первого парка, от углового слева или справа горсть отделяю камыша, а с этой стороны ложу метелками вниз. Такую же горсть завожу и придавливаю вот этой, што я отделил, придавливаю вот на эту сторону, и отпускаю его вдоль кровли. Теперь вот это ж у меня торчит обрезок сюда, а метелка вверх. Кладу с этой стороны теперь такой же пучок, и вот этими метёлками загибаю и ложу на этот скат кровли. С этой стороны опять срезом туда, а метелками вверх. Получается каждый раз я его прихватываю, каждый новый пучок прихватываю предыдущим пучком. Потом, когда до края сделано, и потом на этом краю вот такой же разделяется. Там как-то подкладывается сверху под последнего, и тогда же вдоль по обеим скатам вот эти притюжины, и тоже загуголинами этими пришиваю к этому» (НП5).

На кровлю выбирался камыш «не больше пяти-шести сантиметров, и отборный, конечно. Толстый выбрасывался, ломанный выбрасывался, а метелки вообще не нужны, но раз есть, чёрт с ними, некогда их. И чем камыш плотнее, влага туда не просачивается» (НП5).

При способе кровли «под корешок» «тут опять-таки камыш отборный и обязательно без листа. Делается деревянная лопата, как весло, но вдоль вот этой лопаты три таких штапика, три таких рейки набивают, и по краям, и посередине, такие – полтора-два сантиметра высотой. Парки вяжутся такой толщины. Первый ряд ложится такой же, срезами вниз, а метелками туда внутрь. Теперь, тут уже надо вдвоём, проложил я этот первый ряд, потом помощник ложит вот этот парок, ну можно и потолще, у кого какая замашка, но штобы камыш был отборный, и сразу пришивать его надо. И берёшь вот этим веслом, лопаткой поворачиваешь так, что реечку внизу. И вот этот куль подвигаешь. И так сдвигаешь все срезы камыша. Сделаешь так, чтобы снаружи вот так оставалось. Этим веслом подбиваешь куль, он развислый, он не туго связанный, просто он так слегка привязан, штобы не сыпался по кровле, штобы вот эти торцы срезанные выглядывали. И помощник, и ты тут же шпагатом всё это прошиваешь. Если первый ряд к обеим этим слежам-паперечинам привязываешь, то второй ряд только вот так, который потом будет перекрыт. И вот так прогоняешь, так же как шифер, не сразу весь, отступаешь. И следующий ряд, следующий ряд, и до самого верха. И вот это все подгоняешь. Там получаются метелки. Туда верх сходится. Выглядывают только торцы, и такая кровля лет семьдесят держится. И вот это до верха догоняешь оба ската, а потом наверху, тут уже сам Бог велел не разламывать, а плетеный гребэнь. <…> Один дядько стоит внизу, подаёт парки, один сидит верхом на кабане и подает мне вот эти пучки, а я вот это плел, потом вот это перелезает и плетёт» (НП5).

Подворье огораживал лиской. «На Руси плетень, а унас – лИска, штобы скотина не заходила, тут же межа за этим следили строго. Если соседи такие неуживчивые, то и между дворами ставили плетни, а если уживчивые, то все нормально, а спереди обязательно. Улица так и называлась: у лица дома. На устройство лиски шёл в основном камыш: «От акации до акации, камыш перерубался пополам, толстый камыш, ломанный, соединялись, и вот к этой притюжине, и с этой стороны жердью придавливали, а внизу землей присыпали» (НП5). По словам Ю.А. Стоякова, лиска устраивалась «из камыша, из союшника – стебли подсолнечника», между соседями обычно сажались по меже редко кусты (Крыл4).

Из хозяйственных построек подворья старожилы называли турлучный навес, сарай, погребнык, свинушник (саж) (Крыл4). Навес строился для инвентаря: «Для косилок, односкатный навес, три стены турлучные, мазанные, камышом крытые» (НП5). Ю.А. Стояков утверждал, что «в каждом дворе была летняя печка. Бывало, что и сами складывали, а бывало нанимали также, выводили трубу» (Крыл4). В.И. Стрелецкий говорил о кухоньке летней – «глиной сверху мазаная крыша, может быть открытая, может быть одна задняя стенка турлучная» (НП5). В ст. Новоплатнировской в каждом дворе рыли колодец и обкладывали его камнем. Там, где вода была глубоко, для подъема устраивался вертел, где мелко – журавель. С южной стороны подворья высажывалась шелковица, которая давала тень.

Для скотины устраивали турлучную конюшню или сарай.

Обязательным атрибутом подворья был погребнык. В.И. Стрелецкий рассказывал: «Некоторые рыли погреба в сенях. А в основном выкапывалась во дворе яма, обкладывалась кипичом, размер – по достатку, метра два с половиной, не глубже. Делается настил, потолок глиной замазывается, снизу не обязательно. Сохи зачиняются пошире погреба и в середине притюжины поперечные, плетень делается. Здесь наверху до морозов держали картошку, буряки. Капусту. Можно на всю зиму. А в погребе подвала – кадушка с огурцами солеными, кадушка с памидорами, кадушка с капустой, кадушка с яблоками, ящик сала можно там поставить. <…> Отдельно закуток: туда картошку, свеклу, такое, што морозом может попортиться» (НП5). 

Нужнык (туалет) устраивали на заднем дворе: «Выкапывали где-то на задах яму, там, близ межи, два дрючка ложишь, сверху настилались доски, никакого стульчака там ни хрена нету. Обкапывали кругом канаву. Как лиску делать, вот также, с камыша, с подсолнуха. Крыши не делали. И вот это, када мороз, зимой, в калошах на босу (ногу. – О.М.), выскакиваешь, сел над дыркой, сделал свое дело быстро. Пописать можно и в конюшню сходыть. Яма полная, семья большая – зарыли. Закопали и в другом месте выкопали». В качестве туалетной бумаги использовались «лопух, солома, кочерыжка облузанная, с качана кочерыжка, не выбрасываешь: откинул, она высохла, потом печку пойдет» (НП6).

Под святой угол закладывали монету. В.П. Данилова рассказывала, что «меть и сэрэбро ложили пот угОл хаты» (Л392). В.И. Стрелецкий говорил: «Поклади хоть золоту, хоть серебряну монету. Дед знал. Мать гаварит: "Нету, даже медной нету!". Дед достает из кармана: "Ось, на!". Царский што-ли гривеник или палтиник. "Паложишь пад угол. Пад Святы угол"» (НП5). Ефименко А.Т.: «Под угол три капейки закладалы, як бы щастя шоп було, удача» (Бел3).

Демонологические представления о домовом в полевых материалах 1993 г. крайне фрагментарны, в материалах 2021 г. не встречались вовсе. Сюжетов, связанных с приглашением домового в новое жилище не зафиксировано. Рассказывали только, что обитал домовой на горище, иногда его можно слышать, как он возился, шуршал, «казалы, шо домовой» (НП443). А.В. Нелипа, 1909 г.р., рассказывала, что в детстве «лазыла дывыться» домового на горище, но упала и сильно ушиблась (НП443). По словам В.К. Ветох, 1918 г.р., домовой явился ей в обличье мужчины в черном, в шапочке, с бородой и усами, когда её мама умерла и лежала на лавке ногами к иконам. Домовой спустился по иконам и стал тащить маму к себе. Вера Кузьминична прочитала «Отче наш», и домовой исчез. Обычно в таких случаях спрашивали: «На худо, чи на добро?», и прислушивались к раздававшимся звукам (Л383).

В Ленинградском районе зафиксированы мифологические представления о пороге, как о границе между своим безопасным пространством (домом) и чужим, опасным миром. Через порог, перед тем, как войти в новый дом, пускали в жилище голубей (Л398). Существовали запреты «зарубывать порожок и при том гришно это. <…> Может тебе и руку отобрать, и пальчикы, и ношку. <…> Не разрешали, шоп на порошке делали это. И садица ни надо на порожичок» (Л395). Нельзя было подавать через порог, поскольку «чирис парожик мы как раздилёныи». На пороге «лечили маленьких деток от сглазу или – не спит» (Л395).